— Как же вы притворились мёртвой? — удивилась Кирочка.
Аннака снисходительно улыбнулась.
— Этот трюк — один из самых простых. Останавливать обмен веществ в теле на непродолжительное время умеют даже слабенькие колдуны, — пояснила она.
— Как же они потом оживают?
— Силой воли возвращают своё сознание в тело через теменную чакру. Ничего сложного.
Кирочка сидела, не притрагиваясь ни к чаю, ни к угощениям, и растерянно хлопала глазами. Аннака Кравиц взяла из вазочки белоснежный кубик сушёного кокоса и грациозно поднесла к губам. Яркие, сочные они не менее грациозно приоткрылись…
— Есть у вас настоящее имя? — спросила Кирочка.
— Было когда-то… — ведьма задумчиво отодвинула от себя чашку с блюдцем; Кирочка смотрела ей в лицо не отрываясь, в нём теплились удивительные живые неразличимые краски; по тихому перезвону — будто в комнату внесли несколько маленьких колокольчиков, Кирочка догадалась, что расторопная и незаметная Тара убирает посуду. — Но я уже не помню его.
— Такие платья… как у вас… Сейчас такие совсем не носят. Только если в кино или на какие-нибудь торжественные случаи. Вы прямо как королевская фрейлина…
— Знаю. Мне больше по душе мода моей юности. Я не надеваю подобные наряды на люди, вы понимаете, но дома… Почему бы и нет?
Прошуршав пышными юбками, хозяйка встала и лёгким жестом предложила гостье следовать за собой. Кирочка была почти на две головы выше Аннаки, но идя за нею сквозь анфиладу комнат, она почти забыла об этом — с таким поистине царственным величием несла колдунья свою маленькую точёную фигурку. Шла она достаточно быстро, но при этом её походка не была семенящей, как у многих невысоких женщин, Аннака будто плыла, плавность её движений подчёркивала роскошная тяжёлая юбка-колокол, сзади материя платья шлейфом текла за колдуньей по полу. Кирочка теперь понимала, почему Крайст не выдержал и всё-таки влюбился в эту женщину; отчасти она даже разделяла его чувства, упираясь взглядом в белую спину Аннаки, в её тонко вырезанные лопатки и позвоночник, Кирочкно восхищение было почти таким же горячим, тревожным, сладостным, как любовь.
В одной из комнат — при виде этого Кирочка пришла в ужас — сидел прикованный к батарее наручниками очень худой лохматый давно небритый мужчина лет тридцати пяти; на нём была несвежая белая пижама в голубую полоску, он болезненно, измождённо дремал, изредка подергивая тощими конечностями.
— Аннака, что это?! — спросила Кира, остановившись.
— Маньяк. Вы только не волнуйтесь, с порядочными людьми я так не поступаю, — могущественная ведьма доброжелательно улыбнулась гостье и вполголоса пояснила, — он насиловал и убивал девушек.
— И зачем он вам? — удивилась Кирочка, с опаской и недоверием оглядываясь на маньяка, являющего собою теперь столь жалкое, достойное не страха, а сочувствия, зрелище.
Разбуженный шагами, он вздрогнул, вскинул грязную косматую голову и жалобно протянул:
— Пииить…
— Я попытаюсь вылечить его, а потом выдам правоохранительным органам.
— Вылечить? Как… разве это болезнь?
— В некотором роде. В каждом таком человеке живёт Зверь, и вылечить — значит убить этого Зверя. Видите ли, Кира, ни один человек по своей природе не убийца; всякий маньяк не нормален, даже если он здоров по всем меркам врачей-психиатров, имеет высокий уровень интеллекта и устойчивую нервную систему. Его сознанием владеет Зверь — некая нематериальная сущность, призывающая к убийству. Это может быть всё, что угодно: женоненавистничество, затаённая детская обида, религиозный фанатизм, идея расизма или фашизма, в конце концов, элементарное раздражение при виде алого лака для ногтей, бывает и такое. Маньяки всегда совершают свои чудовищные деяния за идею. Убить Зверя — значит вычленить и уничтожить эту нездоровую, патологическую идею, несущую смерть. Тогда маньяк снова станет нормальным человеком.
— Вы делаете добро! — восхищённо воскликнула Кирочка. — Получается, вы светлый маг…
Аннака мягко улыбнулась и покачала головой.
— Не бывает светлых и тёмных магов. Точно так же, как не бывает добрых и злых людей. Просто каждый из нас выбирает, как использовать свою Силу. Любой маг, равно как и любой человек, не однозначен. Вспомните, хотя бы, общину Детей Священного Солнца. Думаете, им есть дело до сотворённого мною добра? Они с твердокаменной убеждённостью считают меня злой ведьмой, чуть ли не кровопийцей…
— Зачем же вы так делали, ну похищали этих их… длинноволосых? — нерешительно поинтересовалась Кирочка.
— Для прикола, — в изумрудных глазах Аннаки запрыгали лукавинки, — зачем же ещё?
— Но… но ведь их же это так… травмировало…
— Отношение к любому событию человек формируем сам, и это их вина, что они так болезненно реагируют на пустяки, — сказала колдунья.
В её словах Кирочка как будто услышала Крайста — ведь совсем недавно он говорил ей почти то же самое, объясняя, почему именно он считает необходимым подтрунивать над нею…
— Избыточная серьёзность в восприятии чего-либо неизбежно делает людей ограниченными, — продолжала Аннака, — они во всем начинают видеть только отражение того, что полагают сверхценностью…
— Пожалуй, вы правы, — согласилась Кирочка, ей тотчас вспомнился несчастный длинноволосый старик, — Они там все просто больные на голову. Носятся, как курица с яйцом, со этой своей непорочностью. Фанатизм никогда ни к чему хорошему не приводит…
Хозяйка и гостья оказались в небольшой пустой комнате без окон. Все четыре стены завешаны были тяжёлой чёрной тканью. На первый взгляд это помещение напоминало фотостудию, но ни прожекторов, ни штативов, ни вентиляторов нигде не было видно.
— Добро пожаловать в мой рабочий кабинет, — сказала Аннака, — Здесь я обычно упражняюсь.
Кирочка огляделась. Люстра под потолком — единственная в комнате вещь — ослепительно сверкала радужными гранями бесчисленных хрустальных подвесок. На фоне чёрных стен она была словно бриллиант в подарочной бархатной коробке.
— Нам нужна постель! — скомандовала Аннака, хлопнув в ладоши.
И тут же, повинуясь её голосу, из какой-то другой комнаты приплыл по воздуху словно гордый крейсер, а потом, повернувшись на бок, ловко пролез в дверной проём раздвижной диван довольно внушительных размеров. Он опустился на пол в центре комнаты и с готовностью разложился.
— Зеркала! — снова скомандовала Аннака, и они тоже, снявшись со своих постоянных мест в ванной, в кухне, в спальне, в гостиной и в коридоре, не толкаясь в дверях и не создавая толпы, друг за другом неторопливо влетели в комнату.
Влетев, они выстроились правильным пятиугольником вокруг дивана и остались неподвижно висеть в воздухе.
— …И что теперь? — спросила поражённая Кирочка.
— Ложитесь спать, вот что, — улыбнулась колдунья, — Погода сама что ни на есть сонная, не так ли?
Она откинула одеяло, которое успело прилететь откуда-то крупной белой птицей, и первая уютно устроилась на разложенном диване.
Кирочка, с сомнением поглядывая на зеркала, вслед за хозяйкой робко прилегла на свой краешек ложа. Ощутив ласковое прикосновение подушки, она сразу почувствовала усталость. Захотелось спать. Она прикрыла глаза, и мысли, завертевшись воронкой, стали сначала медленно, а затем всё быстрее и быстрее опускаться куда-то в тёмную тихую глубину. Путаясь и задевая друг друга, они летели точно крупные хлопья мокрого снега и таяли… таяли…
Кирочка уснула.
3
Билл Крайст знал, конечно, что он легко нравится женщинам, но никогда осознанно не пользовался этим, напротив, иногда даже он старался оберегать особо чувствительных особ от своего непреодолимого обаяния, словно назло или в насмешку дарованного ему, загнанному судьбой в жесткие рамки Правила Одной Ночи.
Билл совершенно не хотел быть роковым красавцем, он старательно избегал определенных увлекающихся женских психотипов, а так же ситуаций, повышающих вероятность возникновения скороспелых привязанностей; Билл постоянно думал как следует себя вести, чтобы его короткие нашествия на благодатные поля призывно протянутых к нему женских рук обходились без жертв, но все усилия его обычно шли прахом — хрупкие сердца разбивались столь обильно и звонко, как в экранных мелодраматических скандалах — дорогая фарфоровая посуда.
И сейчас, конечно, он никак не мог знать, что обыкновенная поездка в троллейбусе может положить начало большой любовной драме. Служебная машина была помята ощутимо; отбуксировав её в авторемонтную мастерскую, Билл немного погрустил о том, что на некоторое время придётся смириться с утреней суетой общественного городского транспорта.
В продолжение недели он несколько раз встретился в троллейбусе с одной и той же кондукторшей. Во время поездки в час пик, стоя в толчее, Билл расстегнул портфель, чтобы достать бумажник, и выронил несколько папок. Кондукторша оказалась настолько любезной, что подняла их, обтёрла от грязи об свой замызганный красный жилет, вручила Биллу, смущённо разулыбавшись, а потом даже поблагодарила за протянутую им плату за проезд, которая, в общем-то, благодарности не стоила.
